Пандемия сократила в стране численность иностранной рабочей силы, вынудив предприятия расширить возрастной предел для нанимаемых работников. Другой стороной проблемы стало нежелание молодых корейцев работать на фабриках. Источник: Reuters.
Когда в начале 2022-го предприятие Хван Кван Джо в Сеуле столкнулось с кадровым кризисом после отъезда непальских рабочих и увольнения молодых местных жителей, он нанял 61-летнего работника, чтобы тот взял на себя часть работы (прим. Инфосми: в Южной Корее пенсионный возраст для большинства граждан составляет 65 лет).
Безусловно, работа, связанная с обработкой прутков из тугоплавкого сплава, далеко не идеальна для работников в предпенсионном возрасте.
«Заполнять вакансии невероятно сложно, я уже много лет не получал резюме от тех, кому около 20, – рассказал Хван, исполнительный директор Iljin Enterprise, завода по литью стальных деталей, на котором обычно работает порядка 35 человек. – Мы смогли найти 61-летнего работника в апреле, когда двум непальцам пришлось покинуть страну из-за проблем с визами».
Кадровый голод при минимальной безработице
Борьба за рабочую силу в Южной Корее, где безработица в июле достигла почти рекордно низкого уровня в 2,9%, привела к резкому увеличению занятости пожилых людей в рабочем секторе. 58% занятых рабочих мест в этой сфере приходится сейчас на людей возрастом от 60 лет.
Но даже этого оказывается недостаточно, чтобы ослабить кадровый голод в промышленном и сельскохозяйственном секторах четвертой по величине азиатской экономики. Результатом этого стал новый скачек инфляции, уже достигшей 24-летнего максимума.
В Южной Корее – обществе, стареющем быстрее всех других обществ мира – 33,1% пожилых людей возрастом 70-74 года продолжают работать, занимая максимальный уровень на шкале Организации экономического сотрудничества и развития (ОЭСР), измеряющую занятость для этой возрастной группы.
Данные южнокорейского Центробанка показывают, что более 230 000 человек возрастом от 60 лет и старше нашли работу на фабриках и стройках с начала 2020-го, в то время как молодые корейцы уходят из этих секторов.
Хотя контингент иностранных рабочих в Южной Корее, составляющий 848 000 человек, по сравнению с другими промышленно развитыми странами относительно невелик, трудовые мигранты вносят важный вклад в промышленный сектор этого государства.
По данным южнокорейского правительства, с начала 2020-го ежемесячный приток новых трудовых мигрантов составляет около 35% от количества иностранной рабочей силы, трудившейся в стране в 2019 году до ковидной пандемии.
С аналогичной проблемой сталкивается Япония, поскольку строгий пандемический контроль препятствует наращиванию притока иностранной рабочей силы, что также приводит к высокой зависимости от пожилого населения при заполнении рабочих вакансий.
Мнения сторон
Хван из Iljin Enterprise признался, что, хотя физическая нагрузка на его фабрике более ориентирована на молодых мигрантов и местных рабочих, у него не так много выбора.
«Поскольку я не смогу и дальше нанимать южнокорейскую молодежь или мигрантов, у меня возникнет сложное положение, поэтому, возможно, мне придется брать на работу больше людей старшего возраста», – сообщил Хван. Недавно он повысил для всей своей команды размер ежемесячных бонусов, составляющих теперь 700 000 вон (около $534) каждому.
Ким Чжи Хвану, застройщику из Даньяна, расположенного в 2,5 часах езды южнее Сеула, из-за нехватки персонала пришлось нанять 64-летнего Пак Чан Ёна.
Порученная Паку работа заключается в очистке грузовиков и строительного оборудования на площадке. Его заработок составляет около 3,7 миллиона вон (примерно $2844) в месяц, что, по его словам, значительно больше, чем зарплата сторожа на автостоянке.
«Я знаю, что мой босс предпочитает искать молодых людей, только молодежь теперь уезжает в Сеул после окончания учебы. Даже иностранные работники стали разборчивы, у них есть группы и интернет-сообщества, чтобы делиться информацией о зарплате и условиях труда, – рассказал Пак. – Я постараюсь задержаться на этой работе, пока не уволят – для моего возраста, думаю, здесь приличная зарплата».