У европейца, отслеживающего поведение России в последние месяцы, складывается впечатление, что российские лидеры стремятся лишить Запад его положения в мире. Однако это мнение ошибочно. Так считает Кадри Лийк, старший научный сотрудник ECFR (при адаптивном переводе ее статьи оригинальная орфография сохранялась). Источник: The New York Times.
В сентябре группа российской ЧВК «Вагнер» появилась в Мали, вызвав глубокое возмущение Франции. В октябре Россия прекратила дипломатические отношения с НАТО.
В этом месяце СМИ наперебой сообщают, что Россия собрала почти 100 000 военнослужащих близ украинской границы, намекая Штатам о неизбежности возможного вторжения. А между этими сообщениями Россия оставалась в стороне, пока ее белорусский союзник Лукашенко провоцировал миграционный кризис на польской границе.
Но картина более сложная. Правда в том, что Россия по-прежнему считает Запад своим главным противником. Однако ее внешняя политика все больше руководствуется потребностью подготовки к действиям в мире, где Запад утратил доминантную составляющую. За исключением Украины – контроль над которой, похоже, является очень личной и искренней целью Путина – Кремль действует достаточно аккуратно в мире, считающимся им раздробленным и сложным.
И все же Запад, видя в России непримиримого врага, предпочитает находить заговор там, где царит лишь хаос. Москва часто совершает схожую ошибку, предполагая, что Запад хочет ее разрушить. Эти устаревшие взгляды, усугубленные пандемической изоляцией, потенциально опасны – в лучшем случае они приведут к непониманию, а в худшем – к прямой конфронтации. И когда существует ощутимая угроза эскалации, как на Украине, особенно важно, чтобы каждая сторона ясно воспринимала другую.
Бремя нового мира
В прошлые годы, когда Запад доминировал, все было иначе. В противостоянии единственному противнику (Западу), Россия точно знала, каких целей хочет достичь. Идеи присоединиться к Западу или свергнуть его главенствовали в России с конца Второй мировой войны до, скажем, возвышения Си Цзиньпина в Китае, президентства Трампа и Брексита. Но сейчас Россия действительно ощущает «многополярность» мира. И это ей не особенно приятно.
Новый мир настолько хаотичен, что Москва, похоже, считает практически любое долгосрочное планирование бесполезным. Если для прежних российских лидеров «многополярность» означала «противодействие западной гегемонии», то для Владимира Путина, как пояснил автору крупнейший эксперт по России Федор Лукьянов, «речь идет о том, чтобы справляться с делами в мире, ставшем попросту очень сложным».
Чтобы сориентироваться в этой сложной обстановке, Москва экспериментирует с военизированными вторжениями, прокладывает себе путь к рычагам влияния, и полагаясь на ограниченные или временные меры, скорее предпочитая делать меньше, чем больше. Этим объясняется появление российских военных в Сахеле, на Ближнем Востоке и Кавказе.
Устаревшая и бессмысленная вражда
Конечно, за действиями Москвы стоит определенная цель. Но в них не идет речи о Западе напрямую. Скорее, российские власти стараются приспособиться к миру, формируемому сейчас вокруг конкуренции между Штатами и Китаем. И чтобы не оказаться между ними, Россия надеется приобрести региональные рычаги влияния – в Западной Африке, на Ближнем Востоке, Балканах – для усиления позиции при переговорах в неопределенном будущем.
Например, участие России в Сирии, возможно, и выглядело изначально как попытка предотвратить падение режима Асада – то, что действительно противоречило позиции Запада. Но в наши дни речь идет лишь о региональных рычагах и преимуществах, которые они приносят, в том числе статус глобального влиятельного брокера, способного заставить Саудовскую Аравию учитывать мнение России при принятии решения о квотах на нефтедобычу. Запад, видящий в России устаревший образ коварного противника, упускает из вида большую часть происходящего.
Но неправильное толкование идет в обоих направлениях: Россия также приписывает Западу устаревшие мотивы. И самые большие заблуждения относятся к Евросоюзу. Возьмем визит в Москву Жозепа Боррелля в начале февраля. Прибывшего сразу после ареста Навального, его восприняли в Москве, как еще одного европейца, приехавшего чтобы читать России лекции об организации жизни внутри страны.
В действительности визит Боррелля был вызван иной тенденцией европейского мышления – что, скрепя сердце, ЕС должен принять Россию такой, какая она есть, и постараться сотрудничать там, где это возможно. Тем не менее в Москве Евросоюз в настоящее время рассматривается как близкая к враждебности держава, найти общий язык с которой невозможно.
Мнение Штатов в настоящее время менее искажено. Байдену удалось убедить Москву в том, что он воздерживается от попыток изменить Россию и сосредоточен на стратегической стабильности, где совпадающие интересы позволяют достичь некоторых общих целей. На недавней конференции Путин сердечно рассказывал как о переговорах, начатых после Женевского саммита, так и о Байдене лично.
Но эти российско-американские отношения также не свободны от неправильного толкования. Наибольшую угрозу им вновь представляет ситуация вокруг Украины. Некоторые в Москве опасаются, что Штаты попытаются создать что-то вроде военной базы на Украине или побудить Киев возвратить «оккупированные Россией» районы Донбасса военной силой.
Другие надеются, что Байден, нуждающийся в сдерживании Китая Россией, поможет Москве добиться своего – либо путем давления на Зеленского, чтобы обеспечить России влияние на принятие перспективных решения Киева, либо, что еще лучше, объявить дверь НАТО официально закрытой для стран, подобных Украине. Очевидно, что эти надежды и опасения россиян, несомненно крайне диковинные, лежат в основе нынешних «перемещений российских войск вдоль украинской границы».