Главный приз 36-го ММКФ присужден вторичному фильму Кадзуеси Кумакири «Мой мужчина», разжевывающему наследие Нагисы Осимы и других мастеров кровавого японского хардкора. «Серебряный Георгий» за лучшую режиссуру и приз ФИПРЕССИ заслуженно достались Валерии Гай Германике («Да и да»).
Гильдия киноведов и кинокритиков России выделила «Братьев» Виктории Трофименко (Украина), которым больше подошло бы название романа Митчела Уилсона «Брат мой, враг мой». Все отмеченные картины по сути говорят об одном — о любви, имеющей явный привкус смерти, пишет сайт юридическое абонентское обслуживание.
В отличие от «Моего мужчины» и прочих конкурсных и внеконкурсных лент, не привлекших большого внимания любителей кино, картина Германики вызвала ажиотаж, сравнимый лишь с тем, что имел место на показах «Посетителей» Годфри Реджио и «Двух дней, одной ночи» братьев Дарденн. Причина не только в том, что после «Школы», которую не обсуждал только ленивый, ее создательница стала такой же экстравагантной звездой, как Рената Литвинова, но и в оригинальности ее фильма, использующего небывалые средства для втягивания зрителей в свой чувственный мир. Речь и о гиперактивном поведении камеры, то вынуждающей нас видеть происходящее с перемещающейся точки зрения героя, то занимающей позицию отстраненного наблюдателя, и о непрерывной смене светофильтров, создающих цветовые композиции в кадре, и о соединении фотографического изображения с анимационным, дающем эффект экранной живописи, и о сновидческих клиповых вставках, и нагоняющих драйв музыкальных рефренах, и о том, на что способна любовь, которая зла, и о том, из какой житейской грязи вырастает искусство. Влейте сюда немереное количество водки, настоянной на великом и могучем русском мате, приправьте видом обнаженных мужских гениталий и шокирующими деталями вроде употребления свежевытекшей урины (привет от «Копейки» Ивана Дыховичного?) — и получите некоторое представление о гремучем коктейле, которым Валерия Гай Германика потчевала посетителей ММКФ. Соответственно, возникает очередной цугцванг: если фильм, удостоенный награды крупнейшего национального фестиваля, не получит прокатного удостоверения на родине, Минкульт и стоящая за ним Дума покроют себя позором, а если получит — позор падет на избирательное действие российских законов.
Как известно, в романе О'Генри «Короли и капуста» говорится о чем угодно, только не о королях и не о капусте, а в «Посетителях», снятых великим американским документалистом, говорится вовсе не о том, что написано в аннотации, неведомо с какого бодуна открывшей в фильме «гипнотическую связь человека с техникой, которая, если ею управляют с экстремальной эмоциональной силой, способна производить необычайные эффекты». На самом деле, единственный эффект, который использует Реджио, — это старая, как само кино, цайт-лупа, дающая нам возможность рассмотреть незаметные глазу движения человеческих лиц или движение светил по небосводу. То, что при этом лицо становится равновеликим обратной стороне Луны, а зримая гармония сливается со слышимой в грандиозной аудиовизуальной симфонии — дело уже не техники, а искусства, с которым режиссер и его постоянный соавтор композитор Филипп Гласс играют на наших чувствах.
На фоне космических «Посетителей» и шумной ленты Германики фильм Дарденнов кажется скромным и безыскусным, но это впечатление обманчиво — «Два дня, одна ночь» смотрятся с не меньшим напряжением, чем «12 разгневанных мужчин». Классическая картина Сиднея Люмета вспоминается отнюдь не случайно — там и тут интрига задается ходом и исходом голосования, но с той разницей, что в американской драме голосуют присяжные, от которых зависит приговор обвиняемому, а в бельгийской — сотрудники фирмы, которым предстоит сделать выбор между личной выгодой и чувством солидарности с увольняемой коллегой. Уместно провести параллель и с финальным матчем ЧМ по футболу — тем паче, что по-русски «гол» и «голос» начинаются одним трехбуквенным сочетанием.
Из прочих событий фестиваля нельзя не упомянуть обсуждение кинополитики Министерства культуры, организованное Гильдией киноведов и кинокритиков, и два мероприятия, посвященные отражению Первой мировой войны в кинематографе, инициированные самим Минкультом в связи с планируемым выходом заказного фильма Дмитрия Месхиева о женском «батальоне смерти». Критики, как и ожидалось, осудили попытки Минкульта возродить антиконституционную цензуру, используя для этой противоправной цели подзаконные акты и «общественные» советы, а министерство, как выяснилось, решило пересмотреть отношение к Первой мировой как к «империалистической» бойне и подать женщинам (а заодно и мужчинам) России пример того, как нужно жить и умирать за Родину. Между тем участвовавший в одном из этих заседаний немецкий историк кино, кстати, вспомнил о том, в чем заключалась цель пропагандистских фильмов, снимавшихся в Германии и Советском Союзе перед Второй мировой, — в том, чтобы психологически готовить народы к будущей войне. Разумеется, вдохновители новой серии «военно-патриотических» фильмов в один голос отрицали наличие такой задачи, но пафосные интонации их речей свидетельствовали об обратном. Утешает лишь то, что в ХХI веке создать монопольную интерпретацию сколько-нибудь значимого исторического события не легче, чем удержать воду в сите. Так что сделать из Марии Бочкаревой Жанну Д'Арк и сотворить героический эпос из бесславной войны, приведшей к созданию двух тоталитарных режимов, вряд ли удастся.